«Через десять минут после того, как я перестал плакать, я аккуратно убрал руку Эди Седжвик с себя и сел на край кровати, зажав голову между колен. Смотря в окно, сквозь скрещенные пальцы, я подождал, пока громадное солнце скрылось за крохотной тучкой. У меня было мало времени.
Я посмотрел на Эди Седжвик, спящую в моей кровати. Она обнимала заблеванную кем-то подушку, ее глаза были закрыты, из каждого струилось по одному засохшему ручейку потекшей туши. Я слез с кровати на пол, встал спиной к окну, прошел так два метра до сломанного стула и наклонился, чтобы поднять с пола, висевший ранее на спинке, вельветовый пиджак. Рядом с пиджаком лежала раздавленная белая кошка, из ее раздавленного желудка вытекало на пол, вперемешку с желчью, пиво, в котором плавали неаккуратно нарезанные кусочки сыра. Я достал из внутреннего кармана пиджака «Кольт» 44 калибра, залез, прикрывая рукой глаза от солнца, обратно в кровать и лег слева от Эди Седжвик. Я осторожно погладил тыльной стороной ладони по ее маленькой щеке, взял крохотную ладошку в свою, накрылся с головой тем, что мы использовали в качестве одеяла, просунул сто пятьдесят шесть миллиметров холодного ствола себе меж зубов и нажал на курок, выпустив одиночную обойму на свободу. Стало лучше.»